Влияние китайской политики на Казахстан: Как Токаев и Си Цзиньпин борются с коррупцией

16–17 июня в Казахстан с государственным визитом приедет Председатель КНР Си Цзиньпин — по приглашению Касым-Жомарта Токаева.

Это не просто дипломатическое событие, а символическая встреча двух лидеров, чьи политические курсы во многом перекликаются.

Все политики формируются на опыте — своём или чужом. И Касым-Жомарт Токаев — не исключение. Он начал карьеру в МИД СССР, работал в Первом дальневосточном отделе, занимавшемся Восточной Азией, и прошёл школу посольской службы в Пекине. Поэтому в его подходе к власти заметно влияние китайской политической культуры — особенно курса Си Цзиньпина.

И Токаев, и Си пришли к власти на фоне запроса общества на справедливость.
В Казахстане — после десятилетий системного неравенства, клановости и январского социального взрыва 2022 года.
В Китае — после “экономического чуда”, породившего элиту, близкую к власти и оторванную от народа.

Ответом стали новые идеологические платформы:
«Справедливый Казахстан» и «Китайская мечта о великом возрождении нации».
Это не просто слоганы — это попытка вернуть обществу ощущение справедливости и общей цели, объединяющей страну вокруг моральной задачи, а не только экономического роста.

Важным пересечением является — борьба с коррупцией. Здесь параллели особенно наглядны.

В Китае антикоррупционная кампания стала системообразующим элементом политики Си Цзиньпина. Ставка была сделана не просто на репрессии, а на создание морального давления внутри самой партийной элиты. Появились термины вроде «охота на тигров и мух», а затем и «Охота на лис» — Пекин начал возвращать активы и беглых коррупционеров из-за рубежа. Всё это сопровождалось жёсткими приговорами — вплоть до смертной казни за взятки, если они угрожали интересам государства.

Казахстан, естественно, действует в иной политико-правовой рамке, но механика борьбы Токаева с коррупцией строится по схожей логике:
– выведение темы коррупции в идеологическую повестку («Закон и Порядок»)
– персонализированные кейсы, на которых строится публичный нарратив
– создание отдельного органа по возврату активов, что по сути является аналогом китайской «охоты на лис»
– расширение функции Антикоррупционного агентства.

В обоих случаях коррупция рассматривается не как частный сбой, а как угроза государственности. То есть речь идёт о реставрации морального авторитета власти через демонстративные и публичные действия.
Си заявил: «Правление закона должно опираться на добродетель». У Токаева — «Закон и порядок». И то, и другое — не про технический контроль, а про перепрошивку общественного стандарта допустимого.

Это не слепое копирование. Но и не случайное совпадение. Китайская модель для Токаева — это инструмент прагматичной адаптации, особенно там, где нужно навести порядок, не разрушив стабильность.

Тем более, что Токаев лично был свидетелем событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, находясь тогда на дипломатической службе в Китае. Он видел, как массовое недовольство может быть перехвачено и использовано в интересах узких групп. В китайском дискурсе тех лет указывалось, что за протестом стояли не только студенты, но и те, кто пытался ослабить государство — «заводилы протестов» встречались с «неизвестными лицами» в ресторанах, в то время как молодежь продолжала верить в справедливый идеализм улицы.

Возможно, именно этот опыт сформировал у Токаева более трезвое восприятие природы уличных протестов и дал ему инструменты, как распознавать внешнее влияние и не дать спонтанному гневу быть превращённым в инструмент раскола.
И, может быть, именно этот эпизод — Пекин конца 80-х — стал ключевым в решении, как пройти через январь 2022 без окончательной потери государственности и стабильности?